— Да, — согласился он. — Но оно того стоит. К тому же нас ждут удовольствия похлеще...
Какие именно удовольствия — он не пояснил, предоставляя свободу моему воображению. Дрожь пробежала по телу. Поцелуи и укусы опьяняли, но случалось, мне хотелось большего. Воспоминания о том единственном разе, когда мы занимались любовью, неотступно преследовали меня, когда мы были вот так близки, и мне часто страстно хотелось повторения. По какой-то неведомой для меня причине он никогда не доводил дело до секса, независимо от того, какой пыл овладевал нами. То ли использовал его как приманку, чтобы склонить меня к обращению, то ли между стригоями и дампирами существовала какая-то несовместимость. Могут ли живой и мертвый заниматься любовью? Когда-то мысль о сексе со стригоем казалась мне омерзительной. Теперь я просто не задумывалась о таких сложных проблемах.
Он постоянно раздразнивал меня своими ласками, прикосновениями к бедрам, груди и другим опасным местам, лишая секса. И, плюс ко всему, напоминал о том, как изумительно это было в тот единственный раз, в сторожке. Правда, его воспоминания были скорее дразнящими, чем любящими.
Когда сознание отчасти прояснялось, я искренне удивлялась тому, что все еще не стала стригоем. Туман, в который я погружалась под воздействием эндорфинов, заставлял соглашаться почти со всем. Я с удовольствием принаряжалась для него, безропотно оставалась в золоченой тюрьме и смирилась с тем, что примерно раз в два дня он убивал очередную жертву. Правда, несмотря на спутанность сознания, даже когда я особенно страстно хотела Дмитрия, я не могла заставить себя согласиться на обращение. Что-то внутри препятствовало этому. По большей части, услышав в очередной раз отказ, он просто пожимал плечам и сводил все к шутке. И все же время от времени я замечала искру гнева в его глазах. Подобные моменты ужасно пугали меня.
— Ну да, — поддразнила я его. — Опять вечная жизнь, непобедимость. Никаких препятствий у нас на пути.
— Это не шутка.
Ох! Мое легкомыслие вернуло ему жесткость. Желание и нежность, которые я только что видела в его глазах, разлетелись на миллион осколков. Руки, только что ласкавшие меня, внезапно стиснули мои запястья, лишая возможности двигаться. Он склонился надо мной.
— Так не может продолжаться вечно. Мы не можем оставаться здесь навсегда.
«Эй, будь осторожна, — пробормотал внутренний голос. — Он не шутит».
Рукам было больно, и я часто спрашивала себя, сознательно он это делает или просто не в состоянии сдержать свою силу.
Когда он в конце концов отпустил меня, я обхватила его за шею и попыталась поцеловать.
— Давай позже поговорим об этом.
Наши губы встретились, жар вспыхнул и опалил тела. Я чувствовала, что желание овладело и им, но спустя несколько мгновений он разорвал поцелуй. Выражение холодного недовольства так и не покинуло лицо Дмитрия.
— Хватит. — Он отодвинулся от меня. — Пошли.
Он встал, я тупо смотрела на него.
— Куда?
— На улицу.
Я в полном ошеломлении села на постели.
— А запрет? Мы не можем.
— Мы можем делать все, что я пожелаю! — Рявкнул он.
Протянув руку, он помог мне встать. Мы направились к двери. Он, как и Инна, умело прикрывал от меня цифровую клавиатуру, но сейчас это не имело значения. В моем теперешнем состоянии такую длинную последовательность мне в жизни не запомнить.
Дверь открылась, он вывел меня из комнаты. Я посмотрела в окно, мой затуманенный разум пытался осмыслить, что означает эта свобода. Еще раньше я заметила, что за дверью есть короткий коридор, а в конце его еще одна дверь, тоже тяжелая и снабженная цифровой клавиатурой. Дмитрий открыл и ее; у меня возникло ощущение, что коды разные.
Он взял меня за руку, вывел в другой коридор, и я замерла как вкопанная. Возможно, мне не следовало удивляться при виде той роскоши, с которой я столкнулась. В конце концов, я жила в одной из комнат этого фешенебельного особняка. Однако коридор сразу за моей дверью был пуст, лишен всяких изысков, и почему-то я решила, что весь остальной дом похож на государственное учреждение или на тюрьму.
Вовсе нет. Роскошный ковер покрывала дорожка с золотистым узором, которая тянулась в обе стороны коридора. На стенах висели старинные портреты, люди на полотнах были облачены в столь изысканные одежды давно ушедших эпох, что по сравнению с ними мое платье выглядело дешевым и заурядным. Пространство освещали крошечные люстры, размещенные вдоль потолка через каждые шесть футов или около того. Каплевидные кристаллы своими гранями ловили свет, отбрасывая на стены маленькие радужные пятнышки. Я раскрыла рот, зачарованная сверканием и красками. Наверно, потому и не заметила еще одну достопримечательность коридора.
— Что ты вытворяешь?
Грубый голос Натана вырвал меня из созерцания кристаллов. Он стоял, прислонившись к стене напротив моей двери, но при виде нас сразу выпрямился. На его лице застыло характерное для стригоев злобное выражение, то самое, которое я иногда видела и на лице Дмитрия, каким бы очаровательным и добрым он ни казался временами.
Дмитрий мгновенно занял жесткую оборонительную позицию.
— Вывожу ее на прогулку.
Это прозвучало так, будто он говорил о собаке, но я даже не подумала обидеться, так велик был страх перед Натаном.
— Это против правил, — заявил Натан. — Плохо, что она все еще здесь. Галина велела тебе держать ее под замком. Еще не хватало — чтобы тут шлялась какая-то крутая дампирка.
Дмитрий кивнул на меня.
— По-твоему, она представляет собой угрозу?